церковь св. Пантелеймона (кажется, так). В то время между каким-то выступом
этой церкви и соседним домом было углубление вроде ниши. Увидя этот затишный
уголок, я зашел туда, прислонился к стене и ... время побежало над моей
головой... Я не замечал уже ни уличного грохота, ни тихого полета минут. Как
зачарованный, я глотал сцену за сценой, без надежды дочитать сплошь до конца
и не в силах оторваться. В церкви ударили к вечерне. Прохожие порой
останавливались и с удивлением смотрели на меня в моем убежище... Их фигуры
досадливыми неопределенными пятнами рисовались в поле моего зрения,
напоминая об улице. Молодые евреи - народ живой, юркий и насмешливый -
кидали иронические замечания и о чем-то назойливо спрашивали. Одни
проходили, другие останавливались... Кучка росла.
Один раз я вздрогнул. Мне показалось, что прошел брат торопливой
походкой и размахивая тросточкой... "Не может быть", - утешил я себя, но
все-таки стал быстрее перелистывать страницы... Вторая женитьба мистера
Домби... Гордая Эдифь... Она любит Флоренсу и презирает мистера Домби. Вот,
вот, сейчас начнется... Да вспомнит мистер Домби...
Но тут мое очарование было неожиданно прервано: брат, успевший сходить
в библиотеку и возвращавшийся оттуда в недоумении, не найдя меня, обратил
внимание на кучку еврейской молодежи, столпившейся около моего
убежища. Еще не зная предмета их любопытства, он протолкался сквозь них
и... Брат был вспыльчив и считал нарушенными свои привилегии. Поэтому он только
вошел в мой приют и схватил книгу. Инстинктивно я старался удержать ее, не
выпуская из рук и не отрывая глаз. Зрители шумно ликовали, оглашая улицу
хохотом и криками...
- Дурак! Сейчас закроют библиотеку, - крикнул брат и, выдернув книгу,
побежал по улице. Я в смущении и со стыдом последовал за ним, еще весь во
власти прочитанного, провожаемый гурьбой еврейских мальчишек. На последних,
торопливо переброшенных страницах передо мной мелькнула идиллическая
картина: Флоренса замужем. У нее мальчик и девочка, и какой-то седой старик
гуляет с детьми и смотрит на внучку с нежностью и печалью...
- Неужели... они помирились? - спросил я у брата, которого встретил на
обратном пути из библиотеки, довольного, что еще успел взять новый роман и,
значит, не остался без чтения в праздничный день. Он был отходчив и уже
только смеялся надо мной.
- Теперь ты уже окончательно мешигинер... Приобрел прочную известность...
Ты спрашиваешь: простила ли Флоренса? Да, да... Простила. У Диккенса
всегда кончается торжеством добродетели и примирением.
Диккенс... Детство неблагодарно: я не смотрел фамилию авторов книг,
которые доставляли мне удовольствие, но эта фамилия, такая
серебристо-звонкая и приятная, сразу запала мне в память...
Так вот, как я впервые, - можно сказать на ходу - познакомился с
Диккенсом...
23 января 1912 г.
