как память о странном сне,
рассказанном старым дедом, рисовалась эта старина и какой-то простор, и
какая-то дикая воля... "А если встретишь, бывало, татарина или хоть кого
другого... Ну, тут уже кому бог поможет",-- вспоминались слова деда... Что
же, -- думал он, -- тоже, выходит, "рвали горло"... Потом он вспоминал, что
была над народом панская "неволя". Потом пришла "воля"... Но свободы все как
будто не было. У него кружилась голова, мысли туманились, а в душе оставался
все-таки нерешенный вопрос.
IV
На седьмой день пал на море страшный туман. Такой туман, что нос
парохода упирался будто в белую стену и едва было видно, как колышется во
мгле притихшее море. Раза два-три, прямо у самого парохода, проплыли
какие-то водоросли, и Лозинский подумал, что это уже близко Америка. Но Дыма
узнал через своего чеха, что это как раз середина океана. Только не очень
далеко на полдень -- мелкое место. И здесь теплая струя ударяется в мель и
идет на полночь, а тут же встречается и холодная струя с полночных морей. И
оттого над морем в этом месте все гнездится туман. Пароход шел тихо, и
необыкновенно громкий свисток ревел гулко и жалобно, а стена тумана отдавала
этот крик, как эхо в густом лесу. И становилось всем жутко и страшно.
И в это время на корабле умер человек. Говорили, что он уже сел
больной; на третий день ему сделалось совсем плохо, и его поместили в
отдельную каюту. Туда к нему ходила дочь, молодая девушка, которую Матвей
видел несколько раз с заплаканными глазами, и каждый раз в его широкой груди
поворачивалось сердце. А наконец, в то время, когда корабль тихо шел в
густом тумане, среди пассажиров пронесся слух, что этот больной человек
умер.
И действительно, на корабле все почувствовали смерть... Пассажиры
притихли, доктор ходил серьезный и угрюмый, капитан с помощником совещались,
и потом, через день, его похоронили в море. Завернули в белый саван,
привязали к ногам тяжесть, какой-то человек, в длинном черном сюртуке и
широком белом воротнике, как казалось Матвею, совсем непохожий на
священника, прочитал молитвы, потом тело положили на доску, доску положили
на борт, и через несколько секунд, среди захватывающей тишины, раздался
плеск... Вместе с этим кто-то громко крикнул, молодая девушка рванулась к
морю, и Матвей услышал ясно родное слово: "Отец, отец!" Между тем, корабль,
тихо работавший винтами, уже отодвинулся от этого места, и самые волны на
том месте смешались с белым туманом. От человека не осталось и следа...
Туман сомкнулся позади плотной стеной, и туман был впереди, а пароходный
ревун стонал и будто бы надрывался над печальной человеческой судьбой...
Скоро, однако, другие события закрыли собой эту смерть... В этот же
день небольшая парусная барка только-только успела вывернуться из-под носа у
парохода. Но это еще ничего. Люди на барке махали шляпами и смеялись на
расстоянии каких-нибудь пяти саженей. Они были в клеенчатых куртках и
странных шляпах... Другой раз чуть не вышло еще хуже. Среди белого дня, в
молочной мгле что-то, видно, почудилось капитану. Пароход
