остановили, потом
отошли назад, как будто убегали от кого-то, кто двигался в тумане. Потом
стали в ожидании. И вдруг Лозинский увидел вверху, как будто во мгле, встало
облако с сверкающими краями, а в воздухе стало холоднее и повеяло острым
ветром. Пароход повернулся и тихо, будто украдкой, стал уползать в глубь
тумана налево. А направо было не облако, а ледяная гора. Лозинский не верил
своим глазам, чтобы можно было видеть разом такую огромную гору чистого
льда. Но это видели все. На пароходе все притихло, даже винт работал
осторожнее и тише. А гора плыла, тихонько покачиваясь, и вдруг исчезла
совсем, будто растаяла...
Наши двое лозищан и чех тотчас же сняли шапки и перекрестились. Немцы и
англичане не имеют обычая креститься, кроме молитвы. Но и они также верят в
бога и также молятся, и когда пароход пошел дальше, то молодой господин в
черном сюртуке с белым воротником на шее (ни за что не сказал бы, что это
священник) встал посреди людей, на носу, и громким голосом стал молиться. И
люди молились с ним и пели какие-то канты, и священное пение смешивалось с
гулким и жалобным криком корабельного ревуна, опять посылавшего вперед свои
предостережения, а стена тумана опять отвечала, только еще жалобнее и еще
глуше...
А море тоже все более стихало и лизало бока корабля, точно ласкалось и
просило у людей прощения...
Женщины после этого долго плакали и не могли успокоиться. Особенно
жалко было Лозинскому молодую сироту, которая сидела в стороне и плакала,
как ребенок, закрывая лицо углом шерстяного платка. Он уже и сам не знал,
как это случилось, но только он подошел к ней, положил ей на плечо свою
тяжелую руку и сказал:
-- Будет уже тебе плакать, малютка, бог милостив. Девушка подняла
голубые глаза, посмотрела на Лозинского и ответила:
-- А! Как мне не плакать... Еду одна на чужую сторону. На родине умерла
мать, на корабле отец, а в Америке где-то есть братья, да где они, -- я и не
знаю... Подумайте сами, какая моя доля!
Лозинский постоял, посмотрел и не сказал ей ничего. Он не любил
говорить на ветер, да и его доля была тоже темна. А только с этих пор, где
бы он ни стоял, где бы он ни сидел, что бы ни делал, а все думал об этой
девушке и следил за нею глазами.
И тогда же Лозинский сказал себе самому: "А вот же, если я найду там в
широком и неведомом свете свою долю, то это будет также и твоя доля,
малютка. Потому что человеку как-то хочется кого-нибудь жалеть и любить, а
особенно, когда человек на чужбине".
На двенадцатый день народ начал все набираться на носу, как муравьи на
плавучей щепке, когда ее прибивает ветром к берегу ручья. Из этого наши
лозищане поняли, что, должно быть, недалеко уже американская земля. И,
действительно, Матвей, у которого глаза были острые, увидел первый, что над
синим морем направо встала будто белая игла. Потом она поднялась выше, и уже
ясно было видно, что это белый маяк. По волнам то и дело неслись лодки с
косым парусом, белые пароходы, с окнами, точно в домах, маленькие
пароходики, с коромыслами наверху, каких никогда еще не приходилось видеть
лозищанам.
