тоже взглянули на нее, и им показалось, что барыня должна быть довольна и
испуганным лицом Анны, и глазами, в которых дрожали слезы, и крепкой
фигурой, и тем, как она мяла рукой конец передника.
-- Умеешь ты убирать комнаты? -- спросила барыня.
-- Умею, -- ответила Анна...
-- И готовить кушанье?
-- Готовила.
-- И вымыть белье, и выгладить рубашку, и заправить лампу, потому что я
терпеть не могу здешнего газа, и поставить самовар или сварить кофе...
-- Так, ваша милость. Умею.
-- Ты приехала сюда работать?
-- Как же иначе? -- ответила девушка совсем тихо.
-- Почем я знаю, как иначе?.. Может быть, ты рассчитывала выйти замуж
за президента... Только он, моя милая, уже женат...
Две крупные слезы скатились с длинных ресниц Анны и упали на белый
передник, который она все переминала в руках. Матвею стало очень жаль
девушку, и он сказал:
-- Она, ваша милость, сирота... А Дыма прибавил:
-- У нее на корабле умер отец.
-- Умнее ничего не мог придумать! -- сказала барыня спокойно. -- Много
здесь дураков прилетало, как мухи на мед... Ну, вот что. Мне некогда. Если
ты приехала, чтобы работать, то я возьму тебя с завтрашнего дня. Вот этот
мистер Борк укажет тебе мой дом... А эти -- тебе родня?
-- Нет, милостивая пани, но...
И Матвей видел, как испуганный глаз девушки остановился на нем, будто
со страхом и вопросом.
-- Никаких "но". Я не позволю тебе водить ни любовников, ни там
двоюродных братьев. Вперед тебе говорю: я строгая. Из-за того и беру тебя,
что не желаю иметь американскую барыню в кухарках. Шведки тоже уже
испорчены... Слышишь? Ну, а пока до свидания. А паспорт есть?
-- Есть...
-- То-то.
Барыня встала, гордо кивнула головой и вышла из помещения.
-- Наша! -- сказал Матвей и глубоко вздохнул.
-- А это, видно, и здесь так же, как и всюду на свете, -- прибавил к
этому Дыма.
Анна тихонько вытерла слезу концом передника.
Еврей посмотрел на девушку с сожалением и сказал:
-- Ну, что вы плачете, мисс Эни! Я вам прямо скажу: это дело не пойдет,
и плакать нечего...
-- А почему же не пойдет? -- возразил Матвей задумчиво, хотя и ему
самому казалось, что не стоило ехать в Америку, чтобы попасть к такой
строгой барыне. Можно бы, кажется, и пожалеть сироту... А, впрочем, в сердце
лозищанина примешивалось к этому чувству другое. "Наша барыня, наша, --
говорил он себе, -- даром что строгая, зато своя и не даст девушке ни
пропасть, ни избаловаться..."
-- Ну, почему же не идет? -- повторил он свой вопрос.
-- Га! Если мисс Эни приехала сюда искать своего счастья, то я скажу,
что его надо искать в другом месте. Я эту барыню знаю: она любит очень
дешево платить и чтобы ей очень много работали.
-- Эх, мистер Борк, а кто же этого не любит на свете? -- сказал Матвей
со вздохом.
-- Ну, это правда, а только здесь всякий любит также получить больше, а
работать меньше. А, может быть, вы думаете иначе, тогда мистер Борк будет
молчать... это уже не мое дело...
Борк поднялся с своего места и вскоре ушел, одевшись, на улицу.
Он был еврей
