на одной постели с еврейкой?
Анна покраснела и сконфузилась.
Она собиралась молиться, вынула свой образок и только что хотела
приладить его где-нибудь в уголку, как слова Розы напомнили ей, что она -- в
еврейском помещении. Она стояла в нерешительности, с образком в руках. Роза
все смотрела на нее и потом сказала:
-- Вы хотите молиться и... я вам мешаю... Я сейчас уйду.
Анна сконфузилась. Она действительно думала, хорошо ли молиться богу в
присутствии еврейки, и позволит ли еврейка молиться по-христиански в своей
комнате.
, -- Нет, -- отвечала она. -- Только... я думала, -- не будет ли вам
неприятно?
-- Молитесь, -- просто сказала Роза и стала оправлять постель.
Аннушка прочитала свои молитвы, и обе девушки стали раздеваться. Потом
Роза завернула газовый рожок, и свет погас. Через некоторое время в темноте
обозначилось окно, а за окном высоко над продолжающим гудеть огромным
городом стояла небольшая, бледная луна.
-- О чем вы думаете? -- спросила Роза лежащую с ней рядом Анну.
-- Я думаю... видят ли теперь этот самый месяц в нашем городишке.
-- Нет, не видят, --ответила Роза, -- у вас теперь день... А какой ваш
город?
-- Наш город -- Дубно...
-- Дубно? -- живо подхватила Роза. -- Мы тоже жили в Дубне... А зачем
вы оттуда уехали?
-- Братья уехали раньше... Я жила с отцом и младшим братом. А после
этого брата... услали.
-- Что он сделал?
-- Он... вы не думайте... Он не вор и не что-нибудь... только...
Она замялась. Она не хотела сказать, что, когда разбивали еврейские
дома, он разбивал тоже, и после стали драться с войсками... Она думала, что
лучше не говорить этого, и замолчала.
-- Что ж, -- сказала Роза,-- со всяким может случиться несчастье. Мы
жили спокойно и тоже не думали ехать так далеко. А потом... вы, может быть,
знаете... когда стали громить евреев... Ну что людям нужно? У нас все
разбили, и... моя мать...
Голос Розы задрожал.
-- Она была слабая... и они ее очень испугали... и она умерла...
Анна подумала, что она хорошо сделала, не сказав Розе всего о брате...
У нее как-то странно сжалось сердце... И еще долго она лежала молча, и ей
казались странными и этот глухо гудящий город, и люди, и то, что она лежит
на одной постели с еврейкой, и то, что она молилась в еврейской комнате, и
что эта еврейка кажется ей совсем не такой, какой представлялась бы там, на
родине...
Начинало уже светать, когда, наконец, обе девушки заснули крепким
молодым сном. А в это самое время Матвей, приподнявшись на своей постели,
после легкого забытья, все старался припомнить, где он и что с ним
случилось. Ненадолго притихший было город, начинал просыпаться за стеной.
Быстрее ворочались колеса на какой-то близкой станции, и уже пронесся поезд,
шумя, как ветер в бору перед дождливым утром. Рядом на другой подушке лежала
голова Дымы, но Матвей с трудом узнавал своего приятеля. Лицо Дымы было
красно, потому что его сильно подпирал тугой воротник не снятой на ночь
крахмальной сорочки. Прежние его казацкие длинные усы были подстрижены, и
один еще держался кверху тонко нафабренным
