мистер Гомперс сообщил, что он намерен начать процесс перед судьей штата о
нарушении неприкосновенности собраний. "Как известно, -- сказал он, --
ученым этой страны до сих пор не удалось выяснить вопроса о национальности
загадочного дикаря". М-р Гомперс не теряет, однако, надежды, что суду это
удастся и что директору полиции (которому он отказывает, впрочем, в должном
уважении) уже и теперь известно кое-что по этому поводу".
"Одним словом, -- так заканчивалась заметка, -- если оставить в стороне
некоторые щекотливые вопросы, вызывающие (быть может, и справедливое)
осуждение, м-р Гомперс оказался не только превосходным оратором и тонким
политиком, но и очень приятным собеседником, которому нельзя отказать в
искреннем пафосе и возвышенном образе мыслей. Сам мистер Гомперс убежден,
что он и его единомышленники оказывают истинную услугу стране, внося
организацию, порядок, сознательность и надежду в среду, бедствие, отчаяние и
справедливое негодование которой легко могли бы сделать ее добычей
анархии..."
Несколько дней еще происшествие в Центральном парке не сходило со
столбцов нью-йоркских газет. Репортеры обегали весь город, и в редакции
являлись разные лица, видевшие в разных местах странных людей, навлекавших
подозрение в тожественности с загадочным дикарем. Дикарей в Нью-Йорке
оказалось достаточно. Исходя из первого изображения, некоторые более или
менее ученые джентльмены высказывали свое мнение
о его национальности. Отзывы были весьма различны, но по мере того, как
сведения становились многочисленнее и точнее, заключения ученых джентльменов
начинали вращаться в круге все более ограниченном. Первый приблизился к
истине некто мистер Аткинсон, взявший исходным пунктом "разрушительные
тенденции незнакомца и его беспредельную ненависть к цивилизации и
культуре". Судя по этим признакам, он причислял его к славянскому племени...
К сожалению, пустившись в дальнейшие гипотезы, мистер Аткинсон отнес к
славянскому племени также "кавказских черкесов и самоедов, живущих в
глубинах снежной Сибири".
Круг около загадочной личности смыкался все более. В заметках,
становившихся все более краткими, но зато и более точными, появлялись все
новые места и лица, так или иначе прикосновенные к личности "дикаря". Негр
Сам, чистильщик сапог в Бродвее, мостовой сторож, подозревавший незнакомца в
каком-нибудь покушении на целость бруклинского моста, кондуктор вагона, в
котором Матвей прибыл вечером к Central park, другой кондуктор, который
подвергал свою жизнь опасности, оставаясь с глазу на глаз с дикарем в
электрическом вагоне, в пустынных предместьях Бруклина, наконец, старая
барыня, с буклями на висках, к которой таинственный дикарь огромного роста и
ужасающего вида позвонился однажды с неизвестными, но, очевидно, недобрыми
целями, когда она была одна в своем доме... К счастью, престарелая леди
успела захлопнуть свою дверь как раз вовремя для спасения своей жизни.
XXV
О другой старой барыне, из дома No 1235, в газетах не упоминалось. Не
упоминалось также и об Анне, которая вздыхала
