в вагоне. Ему вспомнился
барский дом около Лозищей, выглядывавший из-за зелени сада. Между этим домом
и поселком шла давняя вражда и долгая тяжба из-за чиншевых земель. Она
началась при отцах, продолжалась при детях и склонялась то на ту, то на
другую сторону. Дело грозило большими запутанностями и неприятностями, как
вдруг старый барин умер. В Лозищи явился его наследник и, созвав сход,
предложил покончить спор, уступив по всем пунктам. Некоторое время лозищане
еще шумели и упирались, не понимая причин этой уступчивости.
Но потом более проницательные люди сообразили, что, вероятно, барчук
прокутился, наделал долгов и хочет поскорее спустить отцовское наследие,
чему мешает тяжба. Лозищане постарались оттянуть еще, что было можно, и дело
было кончено. После этого барчук исчез куда-то, и о нем больше не было
слышно ничего определенного. Остались только какие-то смутные толки,
довольно разноречивые, но во всех версиях неблагоприятные для молодого
человека.
И вот теперь Матвею показалось, что перед ним этот самый человек,
только что снявший рабочую блузу и сидящий за книгой. Он так удивился этому,
что стал протирать глаза. Кровать под ним затрещала. Нилов повернулся.
-- Что, земляк, выспались? -- спросил он приветливо. -- Ну, теперь
давайте пить кофе.
Лозинский поднялся застенчиво и неловко, расправляя онемевшие члены.
Вчера он обрадовался этому человеку, как избавителю, сегодня чувствовал себя
как-то неловко в его присутствии. К тому же он увидел со смущением, что в
комнате не было другой кровати, -- значит, хозяин уступил свою, а его ноги
были босы, -- значит, Нилов снял с него, сонного, сапоги. Правда, он не
разувался во все время долгого пути, и от этого ноги его горели... Но
все-таки эти заботы причинили ему скорее неудовольствие. Он был теперь
уверен, что это лозищанский барчук и что толки были правдивы; он, значит,
действительно спустил все отцовское наследие и теперь несет участь блудного
сына на чужой стороне. Но так как все-таки он оказал ему услугу и притом был
барин, то Лозинский решил не подавать и виду, что узнал его, но в его
поведении сквозило невольное почтение. Это вносило какое-то замешательство и
неопределенность в их взаимные отношения. Нилов вел себя просто, но
сдержанно, Матвей конфузился и уходил в себя.
На следующий день, вернувшись с лесопилки, Нилов сказал, что Матвей
может, если желает, получить работу: носить лес с барок. Матвей, конечно,
согласился с радостью, и вскоре недавняя знаменитость, человек, о котором
говорили все газеты Америки, скромно переносил лес с барок на берег речки.
Его сила и уверенность его обращения с тяжелыми дубовыми бревнами доставили
ему повышение, и, спустя недели две, он работал уже рядом с Ниловым, подавая
лес на зубчатые колеса, где Нилов резал его на тонкие фанеры. К вечеру, оба
засыпанные опилками, они возвращались домой.
Матвей нанял комнату рядом с Ниловым, обедать они ходили вместе в
ресторан. Матвей не говорил ничего, но ему казалось, что обедать в ресторане
-- чистое безумие, и он все подумывал о том, что он устроится со временем
