36

казачка из-под Полтавы рассказывала мне о том, как какая-то компания студентов взошла на Шведскую могилу. "Увiйшли на могилу, тай дывляться на yci сторони..."

            -- Ну, и что же дальше? -- спросил я. Дальше не было ничего. Казачка, видимо, была встревожена и не ждала ничего хорошего от того, что таинственные студенты с высокой Шведской могилы осматривали тихие до тех пор поля, хутора и деревни, Казаки -- самая консервативная часть деревенского на­селения Украины. В неказачьей части этого населения таинственные студенты порождали сочувствие и надеж­ды... С именем студентов связывалось всякое недоволь­ство и протест[...]

            {73} Таким образом, та самая сила, из которой самодер­жавие рекрутировало новые кадры своих слуг, от кото­рой, по нормальному порядку вещей, должно было ожи­дать обновления и освежения,-- становилась символом борьбы с существующим строем и его разрушения... Но самодержавие имело очи, еже не видети, и уши, еже не слышати... Оно могло изловить и заточить каждого кра­мольника в отдельности, и не видело страшной крамо­лы, исходившей от его приверженцев.

            Крамола эта называлась: застой и омертвение госу­дарства" (Короленко В. Г. Земли, земли! "голос минувшего", 1922, N 2, стр. 124-128.).

      "ГРАБИЖКА"

            "30 апреля 1902 года, -- вспоминал Короленко, -- я занес в свою записную книжку следующее:

            "В то время, когда я пишу эти строки, мимо моей квартиры едут казаки, поют и свищут. Идут, точно в по­ход, и даже сзади везут походную кухню, которая ды­мит за отрядом... Полтава теперь является центром усмиряемого края, охваченного широким аграрным дви­жением.

            Бунтом этого назвать было нельзя. Бунта в смысле какого бы то ни было открытого столкновения с войска­ми, даже с полицией, или противодействия властям нигде не было. В том углу, где у Ворсклы сходятся че­тыре уезда (Валковский и Богодуховский Харьковской губернии, Полтавский и Константиноградский -- Пол­тавской), внезапно, как эпидемия или пожар, вспыхнуло своеобразное и чрезвычайно заразительное движение, перекидывавшееся от деревни к деревне, от экономии к экономии, точно огонь по стогам соломы.

            Пронесся слух, {74} будто велено (кем велено,-- в точности неизвестно) от­бирать у господ землю и имущество и отдавать мужи­кам. Приходили в помещичьи экономии, объявляли об указе, отбирали ключи, брали зерно, кое-где уводили скот, расхищали имущество. Насилий было мало, общего плана совсем не было. Была лишь какая-то лихорадоч­ная торопливость... Вскоре, впрочем, выяснилась некото­рая общая идея: бывшие помещичьи кресть­яне шли против бывших господ. Случалось, что мужики защищали экономии от разгрома, но не из преданности господам или чувства законности, а пото­му, что громить приходили "чужие", тогда как это были "наши паны". При этом исчезало различие между бога­тыми и бедными крестьянами. В общем, отмечали даже, что начинали по большей части деревенские богачи. И, как только это начиналось, по дорогам к экономии валил народ на убогих клячонках, запряженных в боль­шие возы, на волах, а то и просто пешком, с мешками за спиной. Брали торопливо, что кому доставалось. Бо­гачи увозили нагруженные возы, бедняки уносили меш­ки и тотчас