99

каждый раз, когда он появлялся на думской, кафедре, -- думскую залу охватывало вихрем особое оживление. Упрека в теоретичности этому теоретику сделать было невозмож­но. С иронической улыбкой на необыкновенно тонком и умном лице, он умел показать, что "практика" извест­на ему не хуже, а, может быть, даже лучше, чем его противникам. И эта ироническая манера вызывала сре­ди "зубров" взрывы настоящего бешенства.

            Крестьян­ские депутаты, наоборот, сразу признали в нем своего, руководителя и союзника. Каждый раз, когда под гром аплодисментов правых сходил с кафедры кто-нибудь из министров или какой-нибудь правый депутат, возражавший против "принудительного отчуждения", -- крестья­не принимались кричать:

            -- Герценштейн! Герценштейн!..

            Это значило, что очередь речей должна быть нару­шена, и кто-нибудь из ораторов левой стороны уступал слово Герценштейну. На кафедре появлялось типичное худощавое лицо с торчавшими врозь ушами и с оду­хотворенными тонкими чертами. На губах Герценштейна играла неизменная ироническая улыбка, и вырази­тельные светлые глаза твердо и насмешливо смотрели сквозь золотые очки.

            Кругом кафедры начинался точно морской прибой. "Зубры" потрясали кулаками и ругались, порой даже не только не парламентски, но и не печатно. На левой сто­роне, особенно среди крестьян, раздавался радостный смех и крики одобрения.

            {196} Помню одно из таких заседаний, имевшее для Герценштейна роковое значение. На очереди опять сто­ял земельный вопрос. Опять крестьяне кричали: "Герценштейн, Герценштейн", и опять на взволнованную толпу депутатов с кафедры взглянули сквозь золотые очки умные глаза ученого-практика.

            Он доказывал неизбежность и разумность коренной земельной реформы в интересах большинства народа, в интересах процветания государства, в интересах, на­конец, того самого "успокоения", о котором так много говорится и с правых и с министерских скамей...

            -- Неужели господам дворянам, -- прибавил он все с тою же тонкой улыбкой, -- более нравится то стихий­ное, что уже с такою силой прорывается повсюду?.. Неужели планомерной и необходимой государственной реформе вы предпочитаете те иллюминации, которые теперь вам устраивают в виде поджогов ваших скирд и усадеб? Не лучше ли разрешить, наконец, в государ­ственном смысле этот больной и нескончаемый воп­рос?..

            Это была только горькая правда. Я в тот год жил в своей деревенской усадьбе и отлично помню, как каж­дый вечер с горки, на которой стоит моя дачка, кру­гом по всему горизонту виднелись огненные столбы. Одни ближе и ярче, другие дальше и чуть заметные, -- столбы эти вспыхивали, подымались к ночному небу, стояли некоторое время на горизонте, потом начинали таять, тихо угасали, а в разных местах, далеко или близко, в таком же многозначительном безмолвии по­дымались другие. Одни разгорались быстрее и быстрее угасали. Это значило, что горят скирды или стога. Другие вспыхивали не сразу и держались дольше Это значит, загорались строения... Каждая ночь неизменно несла за собой "иллюминацию". И было поэтому со­вершенно естественно со стороны Герценштейна {197} противопоставить государственную земельную реформу, хотя она и разрушала фикцию о "первенствующем