каждый раз, когда он появлялся на думской, кафедре, -- думскую залу охватывало вихрем особое оживление. Упрека в теоретичности этому теоретику сделать было невозможно. С иронической улыбкой на необыкновенно тонком и умном лице, он умел показать, что "практика" известна ему не хуже, а, может быть, даже лучше, чем его противникам. И эта ироническая манера вызывала среди "зубров" взрывы настоящего бешенства.
Крестьянские депутаты, наоборот, сразу признали в нем своего, руководителя и союзника. Каждый раз, когда под гром аплодисментов правых сходил с кафедры кто-нибудь из министров или какой-нибудь правый депутат, возражавший против "принудительного отчуждения", -- крестьяне принимались кричать:
-- Герценштейн! Герценштейн!..
Это значило, что очередь речей должна быть нарушена, и кто-нибудь из ораторов левой стороны уступал слово Герценштейну. На кафедре появлялось типичное худощавое лицо с торчавшими врозь ушами и с одухотворенными тонкими чертами. На губах Герценштейна играла неизменная ироническая улыбка, и выразительные светлые глаза твердо и насмешливо смотрели сквозь золотые очки.
Кругом кафедры начинался точно морской прибой. "Зубры" потрясали кулаками и ругались, порой даже не только не парламентски, но и не печатно. На левой стороне, особенно среди крестьян, раздавался радостный смех и крики одобрения.
{196} Помню одно из таких заседаний, имевшее для Герценштейна роковое значение. На очереди опять стоял земельный вопрос. Опять крестьяне кричали: "Герценштейн, Герценштейн", и опять на взволнованную толпу депутатов с кафедры взглянули сквозь золотые очки умные глаза ученого-практика.
Он доказывал неизбежность и разумность коренной земельной реформы в интересах большинства народа, в интересах процветания государства, в интересах, наконец, того самого "успокоения", о котором так много говорится и с правых и с министерских скамей...
-- Неужели господам дворянам, -- прибавил он все с тою же тонкой улыбкой, -- более нравится то стихийное, что уже с такою силой прорывается повсюду?.. Неужели планомерной и необходимой государственной реформе вы предпочитаете те иллюминации, которые теперь вам устраивают в виде поджогов ваших скирд и усадеб? Не лучше ли разрешить, наконец, в государственном смысле этот больной и нескончаемый вопрос?..
Это была только горькая правда. Я в тот год жил в своей деревенской усадьбе и отлично помню, как каждый вечер с горки, на которой стоит моя дачка, кругом по всему горизонту виднелись огненные столбы. Одни ближе и ярче, другие дальше и чуть заметные, -- столбы эти вспыхивали, подымались к ночному небу, стояли некоторое время на горизонте, потом начинали таять, тихо угасали, а в разных местах, далеко или близко, в таком же многозначительном безмолвии подымались другие. Одни разгорались быстрее и быстрее угасали. Это значило, что горят скирды или стога. Другие вспыхивали не сразу и держались дольше Это значит, загорались строения... Каждая ночь неизменно несла за собой "иллюминацию". И было поэтому совершенно естественно со стороны Герценштейна {197} противопоставить государственную земельную реформу, хотя она и разрушала фикцию о "первенствующем