103

темна и так узко своекорыстна, что даже оче­видный общий интерес не мог сплотить ее.

            В это время рядом со мной сел один из выборщиков другой стороны. Это был человек деревенский, корена­стая фигура, одетая в городской костюм, широчайшую черную пару, очевидно, только для парада. Мне пока­залось, что он с каким-то своеобразным участием {203} посмотрел на меня и заговорил о погоде и о необходимос­ти скорее кончить выборы. Это был, очевидно, хлебороб из того зажиточного деревенского слоя, который еще так недавно имел влияние в деревне. К нему вскоре подсел другой, такого же типа, только попроще: на нем был уже прямо деревенский костюм. Я поду­мал, что именно люди этого типа, может быть, стояли во главе противопомещичьего движения. Теперь они придали силу блоку правых дворян и черной сотне (у нас октябристы и крайние консерваторы выступали вместе).

            -- Вот это господин Короленко... тот самый, что пи­шет, -- сказал тот, что подсел ко мне первый.

            -- Знаю, -- сказал второй, кланяясь и подавая мне руку.

            -- Что же именно вы знаете? -- сказал я, улыбаясь и думая, что они знают меня по местной репутации.-- Не то ли, что это я учу крестьян поджигать помещичьи скирды и резать ноги экономической скотине?

            -- Нет... Этого мы не знаем...

            -- Это каждый день пишут для вас в "Вестнике". :

            -- Ну, это брехня... Мало ли что пишут. Мы читали другое,-- сказал первый.

            Они были знакомы с моими статьями в "Полтавщине", с брошюрой "Сорочинская трагедия" и с "Письма­ми к жителям городской окраины". К моему удивле­нию, к моей литературной деятельности они относились с сочувствием,

            -- Почему же вы теперь голосуете с черной сот­ней? -- спросил я.

            По лицу первого моего собеседника прошла как будто тень. Я узнал впоследствии, что его дети учатся в гимназиях и высших учебных заведениях, и теперь, быть может, от этой своей молодежи он слышит, тот же вопрос.

            {204} -- Надоело уже,-- сказал он угрюмо.

            -- То-то вот и оно,-- подхватил второй,-- что надокучило. Грабежи пошли, разбойство... Дед у деда суму рад вырвать. Если это такие новые права, -- то бог с ними!

            -- Да,-- сказал другой.-- Грабежи пошли, разбойство... Прокинешься ночью и слушаешь: может, какой добрый сосед уже клуню подпаливает. Потом, г[осподи]н Короленко, возьмите то: кричат "поровнять землю". А вы знаете, как иному земля досталась? Мы не помещичьи дети, не богатое наследство получали от батьков... Каждый клок земли отцы и деды горбом до­ставали. И дети тоже с ранних лет не доспят, не доедят... Все в работе. Одна заря в поле гонит, с другой возвращаются... А теперь кричат: "поровнять". Отдай трудовую землю какому-нибудь лентяю, который, что у него и было, пропил.

            Я знаю, что это правда.

            Эти хлеборобы-собствен­ники из казаков -- настоящие подвижники собствен­ности. Многие из них живут хуже рядовых крестьян, от­кладывая каждую копейку на покупку земли. Ко мне одно время возил деревенские припасы один довольно жалкий на вид старик. Он был одет как нищий, но я потом узнал, что это деревенский богач. Вся семья пи­тается ужасно, детям не дают ни масла, ни яиц, все идет на продажу... Детей даже не отдают в школу.