обратиться к вашему милосердию по поводу приговора в Баку. При вашем предместнике был случай расследования при таких же обстоятельствах, приведшего к полному помилованию невинно приговоренного Юнусова. Это дает мне смелость прибегнуть и к вам с настоящей просьбой относительно Ирлина.
Писатель Короленко.
И на это удостоился тоже ответа (через градоначальника).
Тифлис, 1001, пр. 84--4/XII--11--28 ночи.
Петербург Градоначальнику. Прошу объявить писателю Короленко по поводу его ходатайства передо мною по телеграфу за еврея Ирлина, осужденного 16 ноября временным военным судом в Баку за вооруженное сопротивление по предварительному соглашению и совокупными силами с другим лицом задержавшему их городовому, сопровождавшееся убийством последнего, -- что заявление его, Короленко, об его глубоком убеждении в судебной по этому делу в отношении Ирлина ошибке, -- независимо от своей голословности, явно противоречит фактическим обстоятельствам виновности этого осужденного, оставлено мною без последствий.
Граф Воронцов-Дашков.
{229} Ходатайство мое было действительно и поневоле голословно. Хуже то, что и конфирмация тоже голословна и даже хуже: явно противоречит фактам суд[ебного] следствия.
Ирлин, несомненно, как теперь для меня вполне ясно,-- казнен невинно" (ОРБЛ, ф. 135, разд. 1, папка N 46, ед. хр. 5.).
ПОСЛЕДНЕЕ СВИДАНИЕ С Л. Н. ТОЛСТЫМ.
ПОСЛЕ ПОХОРОН
Статьи отца о смертной казни вызвали теплое к нему чувство Толстого, желание увидеться.
"...Был у меня Сергеенко, -- пишет отец 3 августа 1910 года жене, -- и очень уговаривал, чтобы я заехал на день к Толстому. Говорил, что Толстой этого очень желает ("меня потянуло к Короленку, а он не едет")".
Зная выраженное Толстым желание, отец поехал в Ясную Поляну. В письме к Т. А. Богданович от 6-7 августа 1910 года он подробно изложил свои впечатления о последней встрече с Толстым.
"...Доехал до Тулы. Хотел бросить это письмецо в ящик, а потом подумал,-- что лучше сделать это завтра, "после Толстого". Поезд, с которым я сюда приехал, сворачивает на Челябинск. Зато готов отойти "дачный". На нем до Козловой Засеки. Оттуда, кажется, придется идти пешком. Говорят, недалеко.
Продолжаю, сидя на груде камней между Засекой и Ясной Поляной. Сзади, на возвышении, видны здания станции в лесу. Впереди--широкая просека, в конце ее -- на небольшой горочке Ясная Поляна. Тепло, сумрачно, хочет моросить. У меня странное чувство: ощущение тихого сумеречного заката, полного спокойной {230} печали. Должно быть -- ассоциация с закатом Толстого. Едет мужик на плохой клячонке. Плетется старик с седой бородой, в стиле Толстого. Я подумал: не он ли? Нет. Какие-то двое юношей, один с аппаратом. Пожалуй, тоже пилигримы, как и я. Трое мужиков,-- впрочем, в пиджаке,-- с сетями и коробами на плечах. Идут ловить птицу. Спрашиваю дорогу в усадьбу Толстого. "А вот, скоро ворота направо. Там еще написано, чтобы сторонним лицам ни отнюдь не ходить". Проходят. Я царапаю эти строчки. Моросит. Над лесом трещит сухой короткий гром. Пожалуй, вымочит. Не обещаю Вам систематического interview (Интервью (англ.).), но набросаю
