119

она дала миру Толстого, смерть которого говорит так внятно о вечной, неумирающей жизни" (Короленко В. Г. Умер.--"Речь", 1910, 8 ноября.).

            Пересылая эту телеграмму для печати в письме к Т. А. Богданович, отец пишет: "Пусть не взыщут. На­бросал под первым впечатлением известия. Просто чуть не расплакался на улице, хотя ведь неожиданно это не было".

            Спешно закончив срочную работу,-- статью о Гаршине,-- отец выехал в Ясную Поляну.

            "Ранним утром 10-го ноября, задолго еще до позд­него осеннего рассвета, поезд, в котором я ехал, оста­новился у маленькой станции перед Тулой. Небо темно и мутно, тихо, бесшумно и значительно передвигаются в вышине мглистые облака. Из темноты выдвигаются фигуры: усталые после бессонных ночей и волнений, это -- паломники из Ясной Поляны. Они сообщают, что похороны состоялись уже вчера, 9-го ноября. Торопи­лись. Народу было множество, но поспели к похоронам почти только москвичи. Сначала отпускали экстренные специальные поезда, потом последовал отказ. Людской поток к великой могиле был таким образом прерван на половине, и все-таки за гробом, который несли на руках крестьяне и студенты, по широкой дороге между лесами исторической "Засеки" двигалась огромная толпа. То­ропливость похорон объясняют требованием "светской власти", пожелавшей будто бы, чтобы соблазнительное зрелище длилось как можно меньше.

            Но днем, на месте, в Ясной Поляне это объясняют иначе: поторопилась с похоронами семья по собственной {235} инициативе, вернее, -- исполняя предсмертную волю ве­ликого покойника. "Как можно проще и без обрядов", -- ответила, говорят, графиня С. А. Толстая на запрос ад­министрации. И местная власть осталась нейтральной, корректно, по общим отзывам, наблюдая только за внешним порядком. Других инструкций свыше пока не последовало.

            Однако, у могилы люди, близкие к Толстому, гово­рят, будто там где-то, далеко, в Петербурге, на верхах светской и духовной политики дело долго не выясня­лось. Дипломатические переговоры между державой светской и духовной об установлении общего отношения к третьей, моральной державе, представленной великими останками русского гения, не приходили к определен­ным результатам. Правильно или неправильно, но семья будто бы считала возможным, что духовная держава уступит настояниям светской дипломатии, и воля покой­ного будет нарушена: великий прах будет "завоеван" для церкви при содействии государства. Отсюда, будто бы, -- торопливость похорон.

            Теперь история эта уже закончена: на "кургане", над овражком, под высокими дубами выросла небольшая могила, вся покрытая венками. Весь день еще от Засе­ки лесными тропами и по широкому тульскому шоссе, в одиночку и кучками, подходят и подъезжают люди, собираясь у этой могилы. Временами кто-нибудь затя­гивает "вечную память", головы обнажаются, напев зву­чит печально и просто, потом смолкает, и только шорох обнаженных ветвей присоединяется к такому же ти­хому шороху сдержанно-торжественных людских раз­говоров.

            А по рельсам в разные стороны мчатся поезда, наби­тые людьми, и в широкий говор повседневной будничной жизни струями врываются разговоры о Толстом, ушед­шем навсегда из этого мира в мир бесконечной тайны и {236}