123

боку, с лицом, повернутым не­сколько вниз и слегка перекошенным. Я поправил по­ложение. Перекошенность и багровые пятна стали ис­чезать, черты приняли спокойное выражение.

            Через несколько минут явился врач и констатировал левостороннее мозговое кровоизлияние. Смерть, безбо­лезненная и мгновенная, пришла во сне. Будь сердце крепче, он мог бы жить после этого первого удара, но -- без движения и без речи. А движение и речь были сущностью этой кипучей и яркой жизни. Больное серд­це избавило дорогого человека от этого ужаса, и он {242} ушел, как жил: полный неостывших умственных инте­ресов и веселой бодрости...

            Когда я вышел из его комнаты, разгорелось уже чу­десное летнее утро. Только что прошел дождь, редкий и крупный, оставивший круглые отпечатки капель на песчаной дорожке. И мне чуть ли не впервые за этот час стало так ощутительно ясно, что для него уже не было ни этого утра, ни этого дождя... Настоящее для него прекратилось. Будущее с ним для нас исчезло. Осталось прошлое, и в нем -- такая живая, такая свет­лая, такая -- я не могу подобрать другого слова -- та­кая радостная память, от которой, однако, глаза не­вольно застилаются слезами, а сердце сжимается от глубокого горя..." (К о p о л е н к о В. Г. О Николае Федоровиче Анненском -- "Русское богатство", 1912, N 8, стр. I - IV.).

            Отец думал много писать об Анненском, хотел на­рисовать образ человека, которого он нежно любил и глубоко уважал.

            "О его общественной роли придется еще говорить и вспоминать много,-- пишет он в том же некрологе. -- В этих отрывочно набрасываемых заметках я хотел хоть отчасти, хоть слабыми чертами наметить своеобразный, обаятельный, особенный, единственный образ не чинов­ника, не статистика, не писателя, не редактора,-- а ми­лого, любимого, дорогого и необыкновенного человека, продолжающего светить нам и за таинственной гранью смерти своим благодатным светлым и чистым обаяни­ем" (Там же, стр. X--XI.).

            Но написать о Николае Федоровиче так, как хоте­лось, Короленко не удалось. Он слишком сильно его любил.

            {243} "Я еще не в состоянии вынуть его, так сказать, из моей жизни и выделить в особый образ. Еще много раз придется говорить о нем, но все это вплетется тес­но во всякие другие мои воспоминания" (К о р о л е н к о В. Г. Собрание сочинений. В 10 т. Т. 10. М., Гослитиздат, 1956, стр. 494.), -- сообщал он Ф. Д. Батюшкову 21 июня 1913 года.

            После похорон отец сказал:

            -- Не знаю, как теперь буду жить.

            Но был спокоен, занят редакционными делами, ко­торые легли теперь на него и А. Г. Горнфельда. "Этот год был для меня вроде севастопольского,--написал он М. И. Сосновскому 30 октября 1912 года.--Сначала втроем, потом вдвоем пришлось вести журн[альную] ра­боту, которую в норм[альное] время вели 6 человек..." (ОРБЛ Kop./II, папка N 8, ед. хр. 58а).

            Вскоре, в декабре 1912 года, умер Николай Алек­сандрович Лошкарев, муж сестры отца, Марии Галактионовны.

            Работа в редакции "Русского богатства", теперь ло­жившаяся на плечи немногих оставшихся руководите­лей журнала, была сопряжена с постоянными привле­чениями к суду ответственного редактора Короленко. Судебных дел было как-то особенно много в эти