лагерях..."
В дневниках отца, относящихся к этому времени, отмечаются признаки поднимающейся общественной волны -- глухое неясное брожение в народе и рост революционных настроений. В конце октября 1916 года он пишет в дневнике:
"Попалась мне книжечка, в которую в 1905 году я заносил свои впечатления, и я с интересом возобновил по ней в памяти многое, пронесшееся и исчезнувшее с тем лихорадочным временем. Теперь- время; пожалуй, {287} еще интереснее, события мелькают еще быстрее, как река, приближающаяся к месту обрыва и водопада" (ОРБЛ, ф. 135, разд. 1, папка N 46, ед. хр. 6.).
И затем изо дня в день появляются заметки, проникнутые предчувствием надвигающихся событий. 4 ноября 1916 года в дневнике отца записано:
"Ходят темные слухи. Правительство заподозрено в умышленной провокации беспорядков, так как, дескать, в договоре с союзниками России случай революции является поводом для сепаратного мира" (Там же.).
"Слухи о стремлении к сепаратному миру все определеннее. Боятся революции, а немец поможет династии...
Атмосфера насыщена электричеством. А на этом фоне трагикомическая фигура Протопопова... Несчастный, жалкий, полузасохший листок, подхваченный вихрем и воображающий, что это он ведет за собою бурю..." (Там же.) -- записано в дневнике 6 ноября.
"Падение личного престижа царя громадно... Царь добился, наконец, того, что бывает перед крупными переворотами: объединил на некотором минимуме все слои общества и, кажется, народа и дал этому настроению образ и чувство. Заговорило даже объединенное дворянство -- недавний оплот реакции..." -- сделана запись 7 декабря.
"На базарах, на улицах идут серьезные, угрюмые толки о мире. Деревенский мужик покупает газету.
-- Грамотен?
-- Ни, та найду грамотных.
-- Хочет узнать о мире,--комментирует газетчик.
-- Эге, --подтверждает мужик и спрашивает:--Ащо пишуть про мир?
Я в нескольких словах говорю о предложении {288} немцев, о вмешательстве президента Вильсона и Швейцарии. Он жадно ловит каждое слово и потом, подавая заскорузлыми руками 5-коп[еечную] бумажку, бережно прячет газету за пазуху. В деревне пойдет серьезный разговор. "Весь русский народ, как один человек, ответит на коварное предложение Германии"... Я думаю, что это пустые фразы. В деревне не будут говорить о международных обязательствах по отношению к союзникам и т. д., а просто интересуются тем, скоро ли вернутся Иваны и Опанасы...
Очень сложная история -- мнение народа. Я шел с газетой, просматривая ее на ходу. И меня остановили опять с тем же сосредоточенно-угрюмым вопросом. И вид спрашивающего был такой же серьезный, сдержанный, угрюмый" (ОРБЛ, ф. 135, разд. 1. папка N 46, ед. хр. 6.),-- записано 22 декабря.
"Вспоминаю, что как-то, занося свои впечатления в этот дневник в период затишья всякой революц[ионной] деятельности, я испытал особое чувство вроде предчувствия и занес в свой дневник это предчувствие: вскоре начнутся террористич[еские] акты. Это оправдалось. Такое же смутное и сильное ощущение у меня теперь. Оно слагается из глухого и темного негодования, которое подымается и клокочет у меня в душе. Я
