171

в этом отношении арестованных... Мы проходим ми­мо полуоткрытой двери, сквозь которую видим аресто­ванных, тесно набитых в комнате. Тут вместе и женщи­ны и мужчины...

            Разнесся слух, что последний (большевистский) эшелон не уехал... Началась канонада, и машинист сбе­жал. Все бросились с поезда врассыпную. Говорят так­же, что где-то под Яреськами или Сагайдаком перехва­чен поезд с исполнительным комитетом. Алексеев и Дробнис будто бы повешены... У меня сжимается {336} сердце... В числе последних, стремившихся на вокзал, когда мы оттуда уезжали, -- я увидел Дитятеву. Эта молодая девушка, искренно убежденная большевичка, прекрас­ная натура, детски чистая и преданная. Это она несла ночью два миллиона из казначейства для детских коло­ний. Она совершенно забывала о себе, думая только о других и о деле... Что-то теперь с нею?.. Какая судьба постигла этого полуребенка, созданного из того психи­ческого материала, из которого создавались святые, и кинутого теперь в эту дикую свалку?.."

            "Через несколько дней по занятии Полтавы Добро­вольческой армией я вместе с П. С. Ивановской, това­рищем председателя Политического Красного Креста, отправились в контрразведку. Политический Красный Крест, -- учреждение, нелегальное при самодержавии, -- у нас в Полтаве легализировался еще до большевиков и часто служил посредником между населением и раз­ными "чрезвычайными" учреждениями. Большевики в Полтаве признали это посредничество, и хотя Чрезвы­чайная Комиссия косилась порой и выражала нетерпе­ние на "неуместное вмешательство", но П. С. Ивановской и мне лично удавалось все-таки поддерживать посредническую роль...

            На меня лично уже давно легла своего рода тяжелая повинность. Еще при самодержавии, каждый раз, когда в городе или в губернии случались те или иные эксцессы властей (вроде сорочинской трагедии), ко мне шли и требовали вмешательства печати. Это создало привычку, и теперь ко мне то и дело обращались с та­кими же жалобами и требованиями.

            [...] С приходом каждой новой власти нам предстоя­ло, в сущности, делать то же дело. Страсти поворачи­вались теперь в другую сторону, объекты стали Другие, но страсти оставались теми же страстями, часто {337} слепыми и жестокими. Вопрос для нас состоял в том -- поже­лают ли эти новые власти прислушиваться к голосу "со стороны", уже доказавшему свое беспристрастие и спо­койное стремление к справедливости и смягчению жес­токости? Труп учителя Ямпольского, весь день лежав­ший на улице, и, несомненно, расстрелянного "сгоряча", "неизвестно кем",-- трагически красноречиво напоми­нал о необходимости такого нейтрального вмешатель­ства. И мы с П. С. Ивановской пошли в контрразведоч­ное бюро, чтобы определить новое положение Полити­ческого Красного Креста и знать, как нам отвечать на обращения местных людей, которых ураган междоусо­бия ударял теперь с другой стороны.

            Нас принял начальник контрразведки, полковник Щ[учкин],--человек с видимой жандармской выправ­кой. Я не стану воспроизводить всего разговора, про­исшедшего между нами, укажу только на одну черту, на мой взгляд, очень характерную. Едва я упомянул о роли Политического Красного Креста "при смене раз­ных властей", -- как полковник, подняв