говорит опять:
- Заступись, Опанас, мой верный слуга! Я ж тебя любил, как родного
сына. А Опанас ему отвечает:
- Ты своего верного слугу прогнал, как собаку. Любил меня так, как
палка любит спину, а теперь так любишь, как спина палку... Я ж тебя просил и
молил,ты не послушался...
Вот стал пан тут и Оксану просить:
- Заступись ты, Оксана, у тебя сердце доброе. Выбежала Оксана,
всплеснула руками:
- Я ж тебя, пане, просила, в ногах валялась: пожалей мою девичью красу,
не позорь меня, мужнюю жену. Ты же не пожалел, а теперь сам просишь... Ох,
лишенько мне, что же я сделаю?
- Пустите,- кричит опять пан,- за меня вы все погибнете в Сибири...
- Не печалься за нас, пане,- говорит Опанас.- Роман будет на болоте
раньше твоих доезжачих, а я, по твоей милости, один на свете, мне о своей
голове думать недолго. Вскину рушницу за плечи и пойду себе в лес... Наберу
проворных хлопцев и будем гулять... Из лесу станем выходить ночью на дорогу,
а когда в село забредем, то прямо в панские хоромы. Эй, подымай, Ромасю,
пана, вынесем его милость на дождик.
Забился тут пан, закричал, а Роман только ворчит про себя, как медведь,
а казак насмехается. Вот и вышли.
А я испугался, кинулся в хату и прямо к Оксане. Сидит моя Оксана на
лавке-белая, как стена...
А по лесу уже загудела настоящая буря: кричит бор разными голосами, да
ветер воет, а когда и гром полыхнет. Сидим мы с Оксаной на лежанке, и вдруг
слышу я, кто-то в лесу застонал. Ох, да так жалобно, что я до сих пор, как
вспомню, то на сердце тяжело станет, а ведь уже тому много лет...
- Оксано,- говорю,- голубонько, а кто ж это там в лесу стонет?
А она схватила меня на руки и качает.
- Спи,- говорит,- хлопчику, ничего! Это так... лес шумит...
А лес и вправду шумел, ох, и шумел же! Просидели мы еще сколько-то
времени, слышу я: ударило по лесу будто из рушницы.
- Оксано,- говорю,- голубонько, а кто ж это из рушницы стреляет?
А она, небога, все меня качает и все говорит:
- Молчи, молчи, хлопчику, то гром божий ударил в лесу.
А сама все плачет и меня крепко к груди прижимает, баюкает: "Лес шумит,
лес шумит, хлопчику, лес шумит..."
Вот я лежал у нее на руках и заснул...
А наутро, хлопче, прокинулся, гляжу: солнце светит, Оксана одна в хате
одетая спит. Вспомнил я вчерашнее и думаю: это мне такое приснилось.
А оно не приснилось, ой, не приснилось, а было на-правду. Выбежал я из
хаты, побежал в лес, а в лесу пташки щебечут, и роса на листьях блестит. Вот
добежал до кустов, а там и пан, и доезжачий лежат себе рядом. Пан спокойный
и бледный, а доезжачий седой, как голубь, и строгий, как раз будто живой. А
на груди и у пана, и у доезжачего кровь.
x x x
- Ну, а что же случилось с другими? - спросил я, видя, что дед опустил
голову и замолк.
- Эге! Вот же все так и сделалось, как сказал казак Опанас. И сам он
долго в лесу жил, ходил с хлопцами по большим дорогам да по панским
усадьбам. Такая казаку судьба на роду была написана: отцы гайдамачили, и ему
то же на долю выпало. Не раз он, хлопче, приходил к нам в эту самую хату, а
чаще всего, когда