где следует в городе, и жена полицмейстера первая обновляла
новые материи. От такого перемещения оплаты все выигрывали, и все, значит,
было благополучно.
Сама Бася была женщина уже пожилая, носила гладкий шелковый парик, и
лицо ее хранило следы былой, повидимому замечательной красоты. В ее манерах
сказывалось своеобразное изящество и какая-то особенная свобода, которая
дается собственным сознанием и внешним признанием полезной общественной
деятельности. В ее обращении не было заметно даже той чисто внешней условной
приниженности, которую считал для себя приличной г-н Мендель. Она входила в
комнаты, молча снимала с плеча узел и, предоставляя дамам восхищаться
содержимым,- была вперед уверена, что ее приход вносит оживление,
удовольствие, радость. Она, конечно, торговалась, но было очевидно, что это
только уступка обычаю и дамской слабости покупательниц. У нее были твердо
установленные цены и запрашивала она очень умеренно, лишь для того, чтобы
было с чего скинуть и чтобы было время поговорить. Разговоры она вела долгие
и на самые разнообразные темы. Басю любили: ее посещение вносило что-то
особенное, какую-то живую струйку в скучные будни N-ских дам. Она это
сознавала и держалась со своими покупательницами на равной ноге. Бася знала
всю подноготную семейной жизни N-ских обывателей, но никогда не принимала ни
малейшего участия в каких-нибудь грязных историях.
Как-то одно время Бася ненадолго исчезла из города и затем вернулась с
маленькой внучкой Фрумой. С этих пор вместе с Басей по домам стала ходить
смуглая хорошенькая девочка с бархатными черными глазами, одетая несколько
пестро, но очень оригинально, в лучшие отрезки Басиных тканей. На шее у нее
висели несколько ниток жемчугов и кораллов, а черные, как смоль, волнистые
волосы были перехвачены красивым металлическим обручиком. Пока Бася вела
свои разговоры, а дамы любовались щелками,- девочка жалась к коленям
бабушки, ласкаясь, как кошечка. Бася любовно проводила рукой по блестящим
волосам. Дамы также часто ласкали хорошенькую евреечку, и скоро Фрума стала
необходимой принадлежностью Баси, как ее узел, завернутый всегда в чистую
парусину, с таким восхитительным содержимым.
В еврейской среде Бася пользовалась большим почетом. Говорили, что она
происходит из очень хорошего рода, что она очень богата, хотя и носит сама
свой узел по городу, и что внучку ее ждет завидная судьба.
Как-то незаметно маленькая Басина внучка подросла, и уже в последний
год нашего пребывания в гимназии она перестала ходить с Басей по домам.
Говорили, что она "уже учится". Кто ее учил и чему - мы не знали;
повидимому, воспитание было чисто еврейское, но, посещая с Басей
христианские дома, она научилась говорить по-польски и по-русски довольно
чисто, только как-то особенно, точно урчащая кошечка, грассируя звук - р.
Теперь, когда мы приехали на каникулы, к нам с Фроимом и Маней, его
сестрой, пришла и смуглая девочка, в которой я не сразу признал Васину
внучку. Она держалась с нами несколько застенчиво и не дичилась только
Фроима, который обращался с нею с ласковой
