к больному.
Г-жа Мендель вошла в комнату на цыпочках, и мне казалось, что она
озабочена и испугана. Я успел только поздороваться с Симхой, как пришел
доктор. Это был маленький человечек в золотых очках, с подпрыгивающей, будто
танцующей походкой. Он спросил о здоровьи развязно, с той деланной свободой,
какой доктора стараются внести в комнату больного уверенность и бодрость. Но
маленькие глазки за золотыми очками бегали вопросительно и тревожно...
Вообще в доме Менделей чувствовалась тревога и напряжение...
Когда я вышел из квартиры, над крышами уже угас закат и стояла яркая
звезда, которую не затмило даже сияние подымающейся луны... Этот вечер с
темными очертаниями крыш и синевой, пронизанной золотистым сиянием,-
навсегда остался у меня в памяти. И всегда мне кажется, что это был
почему-то особенный, еврейский вечер... Может быть, потому, что как только
за мной закрылась дверь Менделей, до моего слуха опять донеслись звуки флейт
и кларнетов. Процессия возвращалась и, очевидно, должна была пройти мимо
дома Менделей... Вскоре из-за дальнего угла показалась темная толпа и
влилась в улицу... На крыльцо вышел встревоженный доктор и за ним Израиль.
Они пошли навстречу процессии, а я стал смотреть им вслед. Вероятно, они
хотят остановить шествие. Удастся это или не удастся?.. Толпа росла,
выступала из темноты, над нею в центре сверкал балдахин, освещенный
факелами. Свет месяца смешивался с огнями, и странная музыка звучала все
ближе со своими яркими переливами, от пестрого веселья к застарелой тоске...
Израиль поднялся ко мне на крыльцо и сильно сжал мне руку. Остановить
процессию и повернуть ее в переулок, очевидно, не удалось...
Оркестр все ближе, топот все сильнее, и вскоре все это полилось мимо
нашего крыльца, неудержимое и равнодушное, как море... И в центре этих
звуков и этого движения я увидел нашу частую гостью, Басину внучку. Девушка,
почти девочка, шла тихо, с опущенной головой. Но я не видел на ее лице
никакого особенного выражения. Мимо дома Менделей она шла, не замечая, как и
мимо других домов. Жених спотыкался и по временам подымал голову. Факел
осветил его лицо, и мне показалось, что его глаза выразительны и красивы. Но
в них не было никакого внимания к тому, что происходит кругом... Когда центр
процессии прошел мимо,- кругом яснее выступил живой многоголосый говор
толпы. Было заметно, что евреи подымают с любопытством глаза на закрытые
ставни дома Менделей и обмениваются замечаниями... И чувствовалось что-то
злорадное и торжествующее...
Я был взволнован. Мне казалось, что это какая-то темная сила несется,
неумолимая и равнодушная, хороня под собой еще не расцветшую жизнь нашей
маленькой знакомки...
Из поредевшей толпы поднялся к нам на крыльцо Дробыш.
- Ну, что? Хорошо? -спросил он таким тоном, точно мы были виноваты во
всем.
Израиль посмотрел на него серьезно и сказал:
- Все-таки так лучше...
ПРИМЕЧАНИЯ
Рассказ был начат Короленко в 1915 году. В письме к А. Г, Горнфельду 23
ноября 1915 года Короленко пишет о своей работе: "Работаю "медленно",
