даче, дверь нам открыл камердинер с военной выправкой. Он снял с Валентины Григорьевны накидку, повесил ее на вешалку и затем сказал тоном доклада:
-- Его превосходительство больны...
-- Что такое? -- живо спросила молодая женщина.
-- Не могу знать, а только нездоровы сильно...
-- Есть кто-нибудь?
-- Марья Егоровна тут-с.
-- Погодите, пожалуйста, может, что-нибудь понадобится,-- сказала она нам и ушла в спальную генерала. В голосе ее слышалось беспокойство.
Через минуту она вышла и, развязывая ленты у шляпы, сказала:
-- Ничего особенного, кажется легкая простуда... Доктор уже был и не нашел ничего опасного...
-- Значит, мы вернемся? -- сказал Урманов.
-- Нет,-- ответила Валентина Григорьевна, снимая шляпку.-- Я все-таки останусь еще здесь... Нужен уход...
-- Валентина Григорьевна... Мне нужно так много сказать вам...
Она посмотрела в сторону усталым и скучающим взглядом.
-- В другой раз,-- сказала она кратко.
XI
Дня через два мне сказали, что в приемной наших студенческих номеров меня ждет дама. Я догадался, что это, вероятно, Валентина Григорьевна, и скоро сбежал с лестницы. Она встала мне навстречу.
-- Я хотела пройти к вам в номер, но меня не пустили. Простите, пожалуйста... вы мне очень нужны...
-- Что-нибудь с генералом?
-- Нет... Старик, правда, был плох... Но дело не в этом... Теперь ничего.
Она сдвинула брови, как когда-то на платформе, и сказала:
-- Судьба уже впутала вас в эту историю... О, господи, как все это тяжело... Кажется, самая простая вещь... И...
Она осилила волнение, и лицо ее стало опять энергично.
-- Вот что, голубчик Потапов. Сходите, пожалуйста, на нашу дачу... где Урманов, и передайте ему записку. Потом придете к нам. Звонить не надо. Дверь из садика будет открыта.
-- Принести ответ?
-- Ответ?.. Ну, одним словом, оттуда зайдите ко мне.
Она опустила вуаль и вышла. Лицо ее, несколько взволнованное и расстроенное в первые минуты, было под конец спокойно...
Дача Урманова была недалеко в лесу. Подходя к ней, я увидел в незавешенное венецианское окно Урманова. Он сидел за столом и писал что-то на больших листах. Он работал над диссертацией, о которой говорили в академии, как о значительном ученом труде. Лицо, освещенное лампой, было красиво и спокойно. Я невольно залюбовался на него. Я чувствовал, что люблю этого человека. За что? За все. За то, что он такой умный, горячий и красивый... Что он женился фиктивным браком на американке, что он ее любит, что он страдает, что борется со своим чувством и что я до известной степени причастен к этой красивой и интересной драме.
Подойдя к окну, я постучал в стекло. Урманов вздрогнул, вгляделся в темноту и распахнул окно.
-- Что такое? -- спросил он.-- Это вы, Потапов? От Валентины Григорьевны? Войдите.
Я пошел кругом дачки. Он встретил меня в передней.
-- Старик плох? -- спросил он и стал снимать с вешалки пальто...-- Зовут?... Надо к доктору? В аптеку?.. Еще за чем-нибудь?..
Только теперь я увидел, как сильно изменилось лицо Урманова.
